Настоятельница монастыря с 1846 по 1883 год.

В 1794 году в селе Воскресенском Ковровского уезда Владимирской губернии  у диакона Николая Никитича и жены его Надежды Ивановны Лавровых родилась дочь Анна, которая была первым утешением родителей, еще не имевших детей, и пользовалась потому их особенным уходом и вниманием*. С отроческого возраста родители стали обучать дочь грамоте, и к 12-ти годам Анна уже бегло читала и очень хорошо писала, — хотя грамотность в то время была еще роскошью для детей-девочек.

В душе достигшей совершеннолетия девицы Анны, с особенной силой устремившейся к Богу, возникло желание совершить паломничество ко святым местам. Однажды Лаврова услышала, что ее односельчане отправляются на богомолье – поклониться Суздальским святыням. Девушка, движимая святым настроением, которое она унаследовала от своих родителей, со слезами просила у отца своего благословения примкнуть к числу богомольцев-односельчан, — на что и получила полное согласие родителей.

Сколько было радости, когда родители благословили Анну на доброе путешествие; душа ее горела желанием скорее добраться до цели. Придя в Суздаль, Анна вместе со спутницами обошла храмы, с благоговением молясь у мощей святых Чудотворцев и других святынь. Посетила она и Ризоположенский женский монастырь, в котором почивают мощи преподобной матери Евфросинии. Юная богомолка почему-то в особенности была внимательна к этой святой обители; ее интересовало и благолепие монастырского храма, и стройное клиросное пение и вся вообще монастырская обстановка; мощи же Преподобной возбуждали в ней какое-то особенное, благоговейное чувство.

Помолилась Анна в городе Суздале и вместе со спутницами своими возвратилась в края родные – в дом любящих родителей. Много рассказов было об этом богомолье, с особенным воодушевлением девушка передавала всем о виденном и слышанном, стараясь заинтересовать других, чтобы и они шли помолиться в Суздаль. Прошло два, три года, а Анна не переставала говорить о Суздале и о его святынях; впечатление от посещения незабвенного Ризоположенского монастыря глубоко залегло в душе богобоязненной девушки; у нее родилось непреодолимое желание – оставить мир и, поступив в монастырь Ризоположенский, исполнить обеты девства.

Долго юная раба Божия колебалась высказать свое намерение родителям, чувствуя, насколько они огорчатся таким ее желанием, — ведь отец с матерью любили ее и ухаживали за ней, как за сокровищем. Наконец, наступила минута, когда страх уступил место стремлению, и девица заявила откровенно и решительно родителям своим, что она более не хочет жить в миру и желает поступить в излюбленный ею монастырь Суздальский. Родители настолько были поражены таким заявлением дочери своей, что не нашлись сразу, что и отвечать ей; им, с одной стороны, жаль было расстаться со своей единственной дочерью, — с другой – неизвестное будущее ее страшило их; что и естественно, ибо ни родители, ни Анна не были знакомы с монастырскою жизнию. Было бы еще понятно желание девушки, если бы в ней вызвали интерес к монастырской жизни и желание себе подражать знакомые монахини. Но у Лавровых ни родственниц, ни знакомых в монастырях не было, и родители поняли, что, видно, в желании Анны проявляется воля Самого Господа. Долгие их уговоры оставить это намерение не смутили имеющую твердый характер Анну. Дочь была непреклонна в решении покинуть мир и неотступно просила благословения родительского на новую жизнь. Подумали, потолковали и довольно погоревали озадаченные отец и мать Анны Лавровой и, преклонившись пред Промыслом, отпустили свое детище в Ризоположенский монастырь. В нем на средства, которые были скоплены на устройство своей дочери, они купили ей маленькую в два окошечка келью. Радовалась Анна, что Господь привел ей быть молитвенницей за себя и за родителей своих, которых глубоко она благодарила за воспитание свое и за устройство ее в монастыре. С 23 сентября 1817 года девица Анна Лаврова значилась уже послушницею Суздальского Ризоположенского монастыря.

Всей душой своей предалась она иноческому житию: неопустительно посещая церковные службы, в келье постоянно трудилась, уделяя время и молитве, возлюбленной ею с раннего детства. Нужно заметить, что будущая игумения оставалась верною этому святому обычаю до последних дней своей жизни. Как послушница, Анна ничем монастырским не пользовалась и жила своими трудами. Только отчасти помогали ей в жизни родители, примирившиеся с судьбою своей дочери. Любимым занятием Анны Лавровой было шитье церковных облачений и монашеского платья; в особенности же она отличалась искусством плетения четок, от продажи которых она имела хлеб насущный.

Девица-послушница со всеми сестрами обители была ласкова и обходительна, со старшими почтительна и старалась всем услужить. С первых же дней своей монастырской жизни Анна познакомилась с некоторыми почтеннейшими монахинями, из которых ближе других была к ней Серафима Никитина. Знакомые полюбили Лаврову, а она, видя из расположение, старалась чем-нибудь им угодить — с удовольствием чинила им платье и рясы, когда видела нужду в этом, а иногда дарила им своей работы четки. От любящих ее она грехом считала брать деньги за труды, счастьем почитая быть им полезной. Весьма довольна Анна была, когда в благодарность монахини предлагали ей кусок пирога, какого сама она не имела за скудостью средств. Зная, что она не возьмет денег из рук их, любящие послушницу монахини клали ей нередко тайком в платье, а иногда и в пирог, серебряные монеты, которые Анна, возвращаясь в келью, с недоумением находила.

По монастырскому послушанию девица Анна Лаврова была вожаткой (провожатой) Игумении, которая от души полюбила ее за ее тихий нрав, за всегдашнюю услужливость, за смиренный образ жизни и трудолюбие, высоко ценила ее грамотность.

Как ни предана была Анна своему призванию, но было время, когда она находилась под влиянием искушения: возникла тоска по родине, такая сильная, что ей даже приходила страшная мысль – оставить монастырь. Девушка долго боролась сама по себе с этим искушением: она усиленно молилась и днем, и ночью; наконец обратилась к отцу своему и к знающим ее монахиням с просьбой помолиться за нее. Отец тронут был положением дочери и готов был взять ее к себе домой по своей родительской слабости; Анна же только просила молитв. Около двух лет она боролась с искушением и, наконец, по молитвам всех ее знающих, прошла тоска. Анна предалась еще большей молитве и трудам и никогда уже не думала о мире, отдавшись в руки Божии.

Так время шло до 1832 года, когда в жизни Анны Лавровой совершилась неожиданная перемена: одна из близких к ней монахинь, Елисавета, был назначена настоятельницей Муромского Троицкого монастыря. Игумения Елисавета, особенно ценя изо всех послушниц Лаврову, испросила у Преосвященнейшего Парфения, Епископа Владимирского и Суздальского, благословение взять ее в Муромский монастырь в качестве своей келейницы. Владыка Парфений согласился, и Анна Лаврова, как ни хотелось ей остаться на своем прежнем месте, не смогла противиться благословению архиерея. С 1 мая того года была она уже послушницей Троицкого монастыря. Жила вместе с Игуменией, несла послушание церковницы и смотрительницы за строительной частью монастыря. Пять лет со всем усердием проходила послушница Анна свое новое назначение, исполняя по совести поручения Игумении. 22 декабря 1837 года Анна Лаврова была пострижена в монашество с именем Елисаветы.

Внимательный Владыка Парфений, Архиепископ Владимирский и Суздальский, который умел ценить труды вверенной ему паствы, видел послушание и строго иноческую жизнь монахини Елисаветы, и в следующем 1838 году 2 июля, сверх всякого ее желания и ожидания, назначил казначеей Ризоположенского монастыря. Получив это назначение, она радовалась, что Господь приводит ее вернуться в родную обитель, и одновременно страшилась своего нового послушания; но смиренная мудрость никогда не ропщет!

Пять лет Елисавета Лаврова была казначеей Ризоположенского монастыря, и Игумения постоянно с ней советовалась и ценила ее мнение. К подчиненным сестрам казначея была строга, но строгость свою всегда растворяла милостию, — что осталось характерно ей до последнего дня жизни. Владыка Парфений, который настолько любил трудящихся, настолько и поощрял их, в 1843 году 26 января возвел Елисавету Лаврову в сан Игумении и назначил настоятельницей Троицкого Муромского монастыря – на место умершей ее благодетельницы Елисаветы.

Покорная воле архипастыря, монахиня Елисавета с благоговением приняла на себя звание Игумении и все силы свои стала отдавать новому послушанию, о котором она никогда не думала и не помышляла. 10 мая 1844 года Высокопреосвященнейший Парфений, как лучшую настоятельницу, перевел Игумению Елисавету в Федоровский Переславский монастырь, лучший по положению. Как ни просила Матушка Владыку, чтобы он оставил ее в Муроме, он не соглашался и требовал повиновения его распоряжениям. 23 мая 1845 года Игумения Елисавета переведена была тем же Архипастырем в Покровский Суздальский, уже первоклассный монастырь. Наконец Матушка Елисавета, как смиренная и неусыпная труженица, была определена в первоклассный монастырь Успенский в городе Александрове, в котором она и провела все свои дни с 21 января 1846 года.

Каждый раз, когда смиренная Игумения получала новое назначение, она со слезами просила Архиерея не переводить ее в другой монастырь, при чем ссылалась на свои слабые стороны. Но Владыка, хорошо зная деятельную силу и опытность Игумении Елисаветы, вел ее к высшей цели: ему хотелось, чтобы Успенский монастырь был поднят на  степень цветущего положения. И Матушка вполне оправдала надежды Владыки Парфения.

В действиях игумении Елисаветы во все дни ее настоятельства видна была распорядительность и умение управлять сестрами. День она всегда начинала молитвою в келии; ежедневно посещала богослужение, причем в храм всегда являлась по первому удару колокола и слушала утреню, литургию и вечерню, после которой всегда читалось монашеское правило. Остальное время дня посвящалось Матушкой на заботы об устройстве управляемого ею монастыря, как во внешнем его виде, так и, тем более, во внутреннем благоустройстве: она всегда сама следила за жизнью сестер и сама была примером для них. Если дела не позволяли ей быть в храме за утреней или за вечерней, то эти службы она выслушивала в своих покоях, и это совершалось обязательно до последнего дня жизни, когда силы ее ослабели, и глаза отказались служить. К городскому обществу, где она ни жила, всегда питала глубокое уважение, за что и жители ее любили и отзывались о ней, как об образцовой настоятельнице, и сочувственно относились к монастырским нуждам.

Особую любовь питали к мудрой Игумении вверенные ей сестры, и когда при новом переводе Матушки Елисаветы им приходилось расставаться, они провожали ее со слезами, как добрую и попечительную свою мать, и напутствовали благословением Божиим. Так, сестры Троицкого Муромского монастыря благословили ее образом Святыя Живоначальныя Троицы; сестры Федоровского Переславского монастыря напутствовали ее образом Святителя Митрофана; сестры Покровского Суздальского монастыря преподнесли ей образ Покрова Пресвятой Богородицы; наконец сестры Успенской, гор. Александрова, обители поднесли ей 29 мая 1883 года, — когда она увольнялась на покой по своему желанию, — образ Венчания Богоматери, — при чем оплакали ее, как свою мать, 37 лет трудившуюся на пользу обители.

Игумения Елисавета Лаврова была первою настоятельницею, по монастырской летописи, со времени учреждения Успенской обители, которая так долго управляла ею. Но известна она стала не только по количеству лет службы, но еще более по неусыпным трудам на пользу монастыря: он приведен ею в наилучшее положение, какого трудно было и ожидать. Мать Елисавета своими молитвами и заботою об устройстве обители невольно привлекала к себе симпатии верующих, и боголюбезные христиане не жалели больших средств на нужды обители. Мудрая Игумения использовала эти жертвы на обустройство монастыря, находившегося в состоянии ветхости и разрухи, когда она прибыла для управления им.

Вот краткий погодный перечень всего, что было сделано и приобретено капитального для монастыря Игуменией Елисаветой Лавровой:

В 1847 году перекрыты заново: келлии настоятельницы, несколько келий монашеских, подвалы, водоразливная палатка и устроена трапезная под келиею Игумении.

В 1848 году перекрыты подвалы за монастырем и перестроен механический колодезь с принадлежащими к нему пристройками.

В 1850 году перекрыты все келии монашеские.

В 1851 году у задних ворот приделаны три контрфорса для поддержания стен монастыря.

В 1852 году в приделах Иоанна Предтечи и Преподобной Марии сделаны два новых иконостаса с резьбою и покрыты железом две башни со сторон западной и южной.

В 1853 году покрыты две башни железом со сторон восточной и северной и вызолочены иконостасы в приделах Иоанна Предтечи и Преподобной Марии, а при Троицком соборе в приделе Преподобного Сергия устроен новый иконостас с резьбою.

В 1854 году на Троицком соборе перекрыта вновь глава белым железом; в приделе Преподобного Сергия вызолочен иконостас, а в трапезе Покровской церкви вызолочено 6 киотов.

В 1855 году в приделах Иоанна Предтечи и Преподобной Марии расписаны стены и выстланы чугунные полы.

В 1856 году вся ограда, пространством около версты, покрыта железом, а карниз ее – тесом.

В 1859 году были возобновлены стены монастырского корпуса, пострадавшего от пожара, бывшего13 июня 1858 года.

В том же году, а частью и в следующем 1860-м над возобновленными стенами корпуса длиною около 70 сажен, шириною около 5 сажен, вышиною около 2 ½ сажен, надстроен второй этаж корпуса, означенной величины; корпус покрыт железом и вмещал 21 келлию с тремя парадными сенями.

В 1860-м же году выстроен одноэтажный корпус – длиною около 15 сажен, шириною около 5, и вышиною около 3 сажен – для больницы, покрыт железом и приделаны три контрфорса с северной стороны.

В 1866 году поновлена Успенская церковь: окна ее расширены, полы выстланы белым камнем, расписаны стены, переменен колер всего храма; приделана новая паперть и главы вызолочены, снаружи стены местами поправлены и все выбелены.

В 1872 году устроена мастерская для выделки восковых свеч и маленькая белильня воска.

В 1873 году — духовая больших размеров печь в Покровском храме.

В 1875 году в Покровском храме установлен новый резной иконостас.

В 1877 году в Троицком соборе устроен величественный резной иконостас и мельхиоровая, высеребренная рака для частиц святых мощей.

В 1881 году в Покровском соборе вызолочен иконостас.

В 1883 году приобретено 5 тысяч рублей серебром вечного вклада для монастыря; всех же денег вечного вклада при Игумении Лавровой поступило до 25-ти тысяч рублей.

Неоднократно также были крашены стены храмов снаружи, и стены корпусов и ограды с обеих сторон, кровли храмов и зданий и многие другие поправки, поделки и постройки, которых нет возможности и перечислить.

Кроме всего поименованного во время настоятельства игумении Елисаветы Лавровой устроены серебреные вызолоченные ризы на местные, большого размера, иконы: Успения Божией Матери, Покрова Пресвятыя Богородицы, Боголюбивой Божией Матери, Иверской Божией Матери, Христа Спасителя, Святителя Николая Можайского и еще такого же достоинства потир, дискос, звездица, лжица и два блюдечка, — всего на сумму около 7 тысяч рублей.

В монастырскую ризницу поступило до 100 пар церковных облачений; было 4 пары риз, стоящих до 100 рублей; 7 пар средней цены из золотой парчи, 8 пар бархатных, 4 пары серебряного глазета и много других парчевых и матерчатых.

В те же годы помещица Е.В. Барбашева, известная благотворительница, подарила монастырю земли луговой, пахотной и подростков лесных до 60-ти десятин.

Бесценны заслуги Игумении, которая непрестанно трудилась на пользу обители, при помощи добрых людей употребив для пользы ее более ста тысяч рублей, чем и увековечила по себе память. По отзыву Матушки Елисаветы, в особенности много помогали обители дома Александровских купцов: Барановых, Зубовых, Первушиных и Полежаева и вообще все православные христиане, знающие обитель, за которых, как лично Матушка Игумения, так и обитель, молилась и молится постоянно и будет молиться впредь.

За шесть месяцев до увольнения на покой Игумения Елисавета, собираясь идти в храм к службе, нечаянно упала в своей келии и с этого времени более сама не вставала на свои слабые ноги, подверженные сильному ревматизму, и более не посещала церковных служб, о чем она много скорбела. С этого времени как силы ее стали слабеть, так и зрение стало притупляться.

В январе же 1883 года умерла после непродолжительной болезни помощница Игумении казначея Алевтина, с которой Игумения управляла монастырем 20 лет, в казначее она лишилась своего друга и своей подпоры, — поэтому она еще более ослабела и вскоре подала на покой, избрав в казначеи монахиню Евфрасию, ставшую вскоре настоятельницей монастыря.

В конце мая труженица старица оставила покои настоятельницы и переселилась в свою, заранее устроенную, келью, в которой и жила вместе с своими племянницами: монахиней Маргаритой, (впоследствии казначей обители, а с года игуменией Владимирского Успенского монастыря) и послушницей Надеждой Ивановной (в монашестве Рипсимией) Лавровыми, которые и ухаживали за болезненной старицей.

Поселившись в своей келии, Матушка постоянно молилась и ни о чем более не думала, как только о будущей вечной жизни. В июле 1883 года Высокопреосвященнейший Феогност, Архиепископ Владимирский и Суздальский, при обозрении гор. Александрова наряду с другими селами епархии, посетил Успенскую обитель, а в ней и старицу Елисавету. Владыка, как добрый отец, беседовал около получаса с Игуменией и, благословив ее, пожелал ей еще долго жить.

Но не суждено, видно, было жить матушке Елисавете Николаевне долее. Вскоре, по отъезде Архипастыря, казначея монахиня Маргарита заболела весьма серьезно, что конечно, нельзя было скрыть от старицы Игумении, которая, узнав об опасном положении племянницы, возмутилась духом. От этого ее старческие силы еще более ослабели, она заболела сама, и была этому весьма рада, ибо за день до болезни говорила: лучше бы мне захворать и умереть, но не Маргарите, — а то на кого она меня покинет слабую. Как думала старица, так по ее желанию и случилось: она, похворав дней 5-6, скончалась, а племянница казначея оплакала ее и проводила глазами из келии, ибо по болезненности и сама еще ходить не могла.

«Мир праху твоему, достоуважаемая матерь игумения Елизавета!» — так говорили многие из Александровских жи­телей, осеняя себя крестным знамением, когда печальный благовест дал знать, что старица игумения отошла в вечность. Было 8 часов 15 минут пополудни 7 августа 1883 года, когда городу стало известно, что монастырь расстался со всеми любимою, уже состоявшею на покое, настоятельницею.

Местное, мо­настырское духовенство не замедлило явиться в стены обители и здесь, при большом стечении народа из соседних с монастырем улиц и при собрании всех монахинь и полсушниц, была отслужена первая панихида по в Бозе почившей рабе Божией игумении Елизавете. Все бывшие на этой панихиде, движимые одним чувством, плакали и усердно молились об упокоении почившей; после панихиды, когда еще не успел народ разойтись, началось чтение псалтири старшими монахинями. В следующие дни, — 8-го и 9-го, до погребения с утра до ночи был открыт вход ко гробу усопшей; много было посетителей, желающих проститься с матерью игуменией; были и почетные граждане и бедные крестьяне, были и старые и малые, ко­торые все знали матушку почившую, управлявшую столь­ко лет обителью. В тот и другой день по смерти ста­рицы, после поздней Литургии и вечерни, тем же духовенством служились панихиды с участием монастырского хора; на эти службы являлось каж­дый раз столько желающих молиться, что ни келья, ни двор не вмещали в себя всего народа.

10 числа, при огромном стечении народа, семь священников, во главе имея отца протоиерея городского собора, вышли из собора монастырского с крестным ходом по направленно к келии почившей, между тем начался погребальный, редкий звон. Духовенство и певчие вошли в покои умершей, где была совершена обычная лития. Народ толпой стоял у келии, ожидая появления гроба; но вот вышли певчие и духовен­ство с зажженными свечами в руках, на порогах по­казался гроб, — певчие начали заупокойное «Святый Боже», — и все смолкло и преклонилось пред прахом почив­шей. Двинулась погребальная процессия; перед гробом был несен жезл умершей, на который она опиралась во время своего сорокалетнего настоятельства, перед гробом же одна из старших монахинь несла на бархатной подушечке два золотых наперсных креста, как Монаршую награду, украшенных венком из живых цветов. Чрез каждые 10-15 шагов по пути к храму, по усердию почи­тателей умершей, отправлялись лития; нужно было видеть, как все, пришедшие отдать последний долг покойнице, грустили, провожая уважаемую старицу в вечную, небесную обитель! В 10 часов началась заупокойная Литургия, которая совершалась о. протоиереем в сослужении четырех священников; по заамвонной молитве, священником монастыря И. Орловым было произнесено слово из тек­ста: «несть  человек, иже поживет и не узрит  смерти».

Храм был полон молящимися; за гробом стояли на­стоятельница монастыря — игумения Евфрасия и другая игумения Евгения, — настоятельница женского монастыря в г. Переславле, — прибывшая отдать долг почившей, как своей матери по монашеству; тут же стояли родственницы почившей. Заунывный тон певчих и траур на монашествующих, — все возбуждало к тихой молитвенной грусти:, в храме была невозмутимая тишина, — все умилялись и возносили молитвы горе. По окончании Литургии, началось отпевание, которое совершалось собором 12-ти священников; разве какая жесткая душа не скорбела, когда певчие испол­няли антифоны погребальным, особенным напевом. Во время отпевания священником монастыря Н. Флоринским пред пением «со Святыми упокой» произнесена была следующая речь:

«Матери и сестры! при виде гроба и в нем лежащей усопшей рабы Божией, девяностолетней старицы, достопочтеннейшей игумении Елизаветы, невольно задаешься вопросом: скорбеть нам или радоваться, созерцая почившую бездыханною и безгласною?

Самое естественное чувство, вызываемое потерею ближних нам или уважаемых нами, это чувство скорби, — то чувство, которое, как бы независимо от нас, большею частию всегда проявляется сердечным плачем. Так и ныне, судя по выражению тех чувств, которыми вы напутствуете почившую, видно, что вы скорбите, по любви и уважению к усопшей. Почившая 37 лет была вашей настоятельницею; почти полвека она руководила вами на пути вашего иноческого жительства, как сердобольная мать; она не щадила ни сил, ни здоровья ради вашего благосостояния; как же вам после этого не грустить и не плакать!

Как внешняя обстановка, так и внутренний строй монастырской вашей жизни, — все говорит, что умершая с честию и достоинством проходила свое земное поприще, — что она была мудрою и трудолюбивою настоятельницею, достойною ваших скорбных и сочувственных слез. Заслуги ее почтены даже Монаршею милостию и неоднократным благословением Святейшего Синода; эти кресты, — золотой наперсный и другой наперсный с дорогими каменьями, не даром украшали почтенную старицу. Каким уважением по­чившая пользовалась от местного общества, это показывает в настоящие минуты многочисленное собрание почтенных представителей нашего города, которых привлекло к ея гробу конечно уважение к ея заслугам и нравственному достоинству. И правда, что усопшая достойна благодарной памяти. Припомните обстоятельство из жизни монастыря, бывшее 25 лет тому назад, и вы, и мы, и все, даже не знавшие лично почившей, скажем вместе: да, до­стойна матерь Елизавета скорбных слез, — она оставила по себе добрую память. Пожар, опустошивший своей разрушительной силой почти весь монастырь, кроме Божиих храмов, столько принес ей хлопот и забот, что нужно удивляться, как она пережила это великое бедствие и как она сумела в скором времени снова из павшего сделать монастырь цветущим. У многих из вас еще так свежо в памяти, чем был монастырь до пожара и какому разрушению он подвергся во время этого посещения Божия; чем же монастырь стал теперь, вы видите сами. Раз я завел разговор с почившей о несчастном пожарном годе. «Лучше не поминай мне, батюшка, то время, отвечала она. Столько я пере­испытала и перечувствовала в какие-либо 5-10 лет после на­шего несчастия, сколько другому, пожалуй, во всю жизнь не придется испытать; я не знаю, как я и жива-то осталась от всех хлопот; а все хотелось, как бы получше-то устроиться. Сама я ездила по селам и городам и просила подаяния на устройство обгоревшего монастыря; как было трудно протягивать руку, когда я видела, что неохотно принимают меня, а иные совсем отказывают; но ради обители я готова была нести еще больший крест, — ибо я видела, что без терпения нельзя было обойтись при тогдашнем моем безвыходном положении. И, слава Богу, — говорила она мне, —  Господь помог мне! при помощи Создателя, да при пособии добрых людей я вот и устроилась». И действительно, настоящее цветущее состояние обители хорошо нам дает знать, чьим заботам она обязана своим благоустройством, и кем была для обители покойница игумения Елизавета.

Но, матери и сестры, при этом гробе сколько можно скорбеть, столько же и радоваться. Вся жизнь почившей была преисполнена верою, надеждою и любовно к Богу; а что может быть выше и священнее этих трех столпов благочестия? Почившая веровала в Бога, — по вере своей она и пользовалась жизнию, как даром Божественным; она не желала смерти, но вместе и не боялась ея хотя и часто думала о своем конце; она надеялась на Господа, и надежды ея оправдались: благодать Божия поддерживала ее в жизни при всех обстоятельствах и она дожила до глубокой, не всем доступной, старости. Покойница любила Господа, и Господь возлюбил ее: Спаситель удостоил ее сподобиться святых Своих Таин в причащении тела и крови Его; все это за несколько часов до смертного конца. А ее мирная и тихая кончина, — разве она не радует вас; без страданий, — с молитвою на устах она рассталась с землею. Исполнение иноческого долга ее не покидало до по­следней минуты: она уже умирала и, вместе, молилась; она не вы­пускала из рук врученных ей четок и уже холодевшими — полу­мертвыми пальцами перебирала их. Но вот наступил страшный час смерти; и что же? матерь Елизавета нисколько не испугалась этого грозного часа: душа ея, как бы с радостно, без волнений отделилась от тела -, почившая заснула вечным сном, с тем и все земное чуждо стало для нее!

Радуйтесь же, матери, за вашу бывшую настоятельницу и благо­дарите Господа, что Он не оставлял ни вас, ни усопшей Своею милостию, пользуясь которой почившая так мудро и столько лет управляла вами, — и что она так христиански отошла в вечность. Почившая о Господе сестра наша, глубокочтимая матерь игумения Елизавета! Много ты переиспытала и перечувствовала на веку своем и в особенности во время тридцатисемилетнего управления этой благоустроенной тобою обители; вечная тебе память и вечное блаженство за все твои труды и лишения и за твою строго подвиж­ническую жизнь! Время твоего настоятельства на страницах здеш­ней монастырской летописи будет занимать самое видное место.

Сослужители-отцы, матери, сестры и все любящие усопшую! воздадимте ей последний христианский долг; помолимтесь все Господу Богу, как ныне в особенности, так и потом, дабы Творец, промышлявший об умершей при жизни, и за гробом удостоил ее блаженной жизни, и упокоил бы ее в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, где праведники пребывают».

Когда обряд отпевания кончился, духовенство тоже с крестным ходом вышло из храма, масса народа уже ожи­дала у могилы. Гроб, по обычаю, поставлен был при могиле; певчие, после литии, пропели вечную память и крыш­ка гробовая скрыла в Бозе почившую. После погребения, по древнему христианскому обычаю, был предложен всем желающим скромный, заупокойный обед. Почившая игумения Елизавета Лаврова всеми была любима и оставила по себе добрую память.

* В семье Лавровых родилось позже  три сына, из которых Иоанн был настоятелем церкви села Кохмы, Шуйского уезда, Михаил умер, состоя причетником на месте отца и третий жил во Флорищевой пустыни.

Составлено по публикациям:

Владимирские епархиальные ведомости, 1883 г. № 12 с.376-379. Свящ. И.Л. Орлов. Несколько слов об уволенной на покой Настоятельнице Александровскаго Успенскаго женскаго монастыря, игумении Елисавете Николаевой Лавровой.

Владимирские епархиальные ведомости, 1883 год, с. 550-554. Свящ. Н.И. Флоринский. Из города Александрова /некролог/.

Владимирские епархиальные ведомости, 1883 год, № 23 1 декабря, с. 663-675. Свящ. Н.И. Флоринский. Из жизни настоятельницы Успенского, в гор. Александрове, женского монастыря Игумении Елисаветы (Лавровой), 1794 – 1883 гг.