Доклад Н.А. Самочатовой. Секция “Новомученики и исповедники русские в истории Православной церкви ХХ века”. 18.10.2019 г.
В этом году в издательстве ПСТГУ вышло второе издание книги, составленной дочерью Сергея Алексеевича Сидорова, Верой Сергеевной Бобринской, куда вошли ее воспоминания об отце и записки и воспоминания самого отца Сергия, записанные в начале 30-х годов. По материалам этого издания мне хотелось бы рассказать о некоторых проблемах осознания церковного служения, с которыми сталкивался священник Сергий.
Сергей Алексеевич Сидоров был рукоположен в священники в Киеве в 1921 году. Рассказывая о его жизни, нужно начать с того, как открывалось ему служение священства. Воцерковление Сергея Сидорова происходило в Москве под влиянием Сергея Николаевича Дурылина. Вместе с Сергеем Фуделем и Николаем Чернышовым они знакомились с православной традицией через культуру и искусство, совместные беседы и чтения[1]. Сергей Николаевич привез молодых людей в Оптину пустынь, где они познакомились со старцем Анатолием (Потаповым). Старец Анатолий стал впоследствии духовником Сергея Сидорова, он же благословил его на священническое служение. Постепенно в общении с разными верующими и духовными людьми для Сергея открывался путь свидетельства и явления Христа в мире, смысл и значение литургии. В 1918 году он услышал речь одного своего знакомого (произнесенную на собрании Союза возрождения России), который говорил, что если бы во главу государства поставить Христа, то очень немногие приняли бы Его и последовали за Ним, поскольку открываемая Им свобода никому не нужна.
…только немногие избранные пойдут за Христом, поймут Его и будут унижены и убиты теми, кто стоит за закон, за рабские вечные истины. Не новые слова говорил он, но его слова сияли пророчеством света. Казалось, он отыскал среди суеты пошлых дней зарю страдания за Христа. Люди не слушали его, о чем-то говорили, уходя из комнаты, шелестя листками новых газет, а он, одинокий, пытался сказать слово об истине и вечной свободе.
Мне тогда он открыл мечту мою. Я тогда впервые узнал, что теперь только можно жить, страдая со Христом, что в этих страданиях вечная свобода, засиявшая над нашей Родиной. Мое предчувствие стало жизнью…[2]
После рукоположения отец Сергий был назначен на приход в 10 км от Киева, где, по его словам, он принялся трудиться над созиданием общины. В эти первые годы он часто ездил в Киев, где познакомился со священником Анатолием Жураковским и его общиной и братством. В собирании людей в церковь, образовании общины на приходе отец Сергий видел одну из важных задач пастыря. Из воспоминаний и писем отца Сергия трудно с определенностью понять, что для него стояло за понятием общины. Неоднократно он пишет о партиях и ссорах на приходе, о необходимости для пастыря преодолевать тщеславие, сглаживать отношения. В этом миротворчестве, по началу, он и видел созидательный труд настоятеля. Однако нужно сразу сказать, что отцу Сергию пришлось скитаться, сменить много приходов и нигде создать общины не удалось. На первом его приходе он прослужил не более 2-х лет. Среди его прихожан по воспоминаниям отца Сергия был один только единомысленный ему человек — одна бабушка (старица Александра Пантелеймовна), которая несла подвиг молитвы.
По-видимому, одной из причин переезда в Москву был дефицит общения. В Почтовой Вите служение отца Сергия никому особенно не было нужно. Важно и то, как он осознавал свое призвание. Для него было важно служение людям, служение у престола для него тесно связывалось с общением в единомыслии с братией.
Почему же Сергей Алексеевич стал священником, а не монахом? — писала в своих воспоминаниях его дочь Вера Сергеевна, — может быть, потому, что его душа была открыта для общения с людьми. И только в контакте с ними он искал и находил истину. Полное чувством сердце его должно было выплеснуть, передать другим людям свои переживания, свою веру. Только вместе с людьми мог он духовно подниматься все выше и выше. Потому он и не ушел из мира, стал священником. Еще до посвящения в сан Сергей Алексеевич считал, что нет большего счастья, чем быть участником литургического служения.
Отец Сергий с матушкой и детьми перебирается ближе к Москве, где у него было много друзей в церкви. Перед отъездом в Киеве он получил своего рода напутствие от архиепископа Димитрия (Абашидзе):
“…скоро не будет великих светлых обителей. Разрушение, забвение слов Церкви, терновый венец для тех, кто останется верен Христу и Церкви. Ты увидишь то, что пришлось пережить первым христианам. Молитвенные ночные собрания, где-нибудь по квартирам, пронзенные тревогой, так как постоянно могут ворваться враги, разогнать христиан и нарушить их мир. Придет то время, какое было у христиан, когда к ним пришел освобожденный Петр, когда они слушали речи Павла. Разве мы не хотели бы быть с теми, кто слушал апостолов, кто создавал первые молитвы литургии? То, что пережили те, кто стоял на пороге слова Христова, переживем и мы”. Эти слова сказаны были Владыкой со светлой улыбкой. Он благословил меня, я поспешил на поезд. Когда я выходил из Святых ворот, ударил колокол ко всенощной, и понесся по дорогам и лесам, и овеял меня…»
В Сергиевом Посаде отец Сергий стал настоятелем Петро-Павловской церкви, расположенной у стен Лавры. Но и здесь единомыслия и духовного родства среди прихожан обрести не удалось, об этом красноречиво говорит один факт. Старец Алексий Зосимовский благословил отца Сергия взять к себе на приход псаломщиком недавно крестившегося еврея Михаила Шика, с которым отец Сергий был дружен. Этот совет старца, несмотря на расположение к Михаилу Шику, Сергию Сидорову принять было нелегко, так как он предвидел раздоры и недовольство антисемитски настроенного прихода. Несмотря на ожидаемое недовольство прихожан, он последовал совету старца и будущий священник Михаил Шик стал другом, соратником и собеседником отца Сергия до последнего дня их жизни.
За время своего служения отцу Сергию пришлось сменить не один приход, везде он ревностно служил, исполнял требы, осознавая свой долг в том, чтобы дать людям в темные годы безверия хоть какую-то возможность приобщиться божественной жизни. Он посещал без устали больных и умирающих, в любую погоду и непролазную грязь шел в отдаленные села, если его туда позвали, и не брал вознаграждения, если видел, что сами позвавшие его бедствуют. Сохранилось благодарственное письмо прихожан села Волосово, обращенное к отцу Сергию, как к пастырю. И тем не менее, отец Сергий в своем приходском служении был крайне одинок, он неоднократно пишет об этом в письмах своему другу священнику Михаилу Шику, об этом пишет в своих воспоминаниях его дочь.
“О Сионской горнице полагаю, что еще время не настало. Мы должны трудиться на ниве тернистой приходской жизни, пожиная обычные в наши дни скорби сплетен, тревог и суеты. В этих тревогах приходских я вижу иногда кресты, очищающие нас, пастырей, от мелкого превозношения, столь свойственного нам в часы испытаний и исповеданий веры. Примите эти мои слова не как обдуманные мысли, а как незрелые размышления неопытного в духовной жизни человека” (с. 380).
“Огорчили меня и Ваши мытарства по приходам. Я твердо верю, что Господь даст Вам устроиться в каком-либо приходе. Но становится жутко на душе, когда думаешь о приходах православных, о том сером вкусе ко внешности богослужения (к митрам, хорам и прочее), о той тревоге и сплетнях, которые являются чертами почти всякой приходской общины”
В последние годы жизни после отбытия срока в лагере отец Сергий служил сначала в одной из церквей на окраине г. Мурома, а затем в селе Климово в нескольких километрах от Мурома. В своих воспоминаниях об этом времени его дочь Вера рассказывает, что бывали случаи, когда в храме на службе не было никого, ни одного человека, и отец Сергий служил один. Однажды она оказалась свидетельницей такой службы и ей казалось, что отец окружен сослужащими ему, что он не один, и что он пребывает в каком-то ином мире.
Интересно эти воспоминания сопоставить с записями другого свидетеля тех лет, Алексея Петровича Арцыбушева, который также жил с матерью и братом в Муроме, был старше Веры по возрасту и запомнил некоторые подробности жизни верующих людей. Мать Алексея Арцыбушева Татьяна Александровна приняла тайный монашеский постриг с именем Таисия, и жила в Муроме с 1930 года.
Алексей Петрович Арцыбушев рассказывает, что в их доме на улице Лакина тайно совершались литургии. В них участвовали не только верующие круга матушки Таисии, но приезжали и другие люди из закрытых московских, например, храмов, объединенные общим устремлением искать глубины и полноты духовной жизни: члены маросейской общины отца Сергия Мечева, монахи закрытых монастырей: Высокопетровского, Даниловского и другие. Приезжал сюда и отец Михаил Шик. Здесь служил и отец Сергий. По воспоминаниям Веры Бобринской приезжающие собирались на богослужение и в Климово.
Из книги А.П.Арцыбушева: “Милосердия двери”: “Недалеко от нас жила семья отца Сергия Сидорова. Иногда ему удавалось служить в храмах дальних сел, куда бросалась толпа ссыльных и «не поминающих», так как, пользуясь дальностью храма от властей, отец Сергий умудрялся не поминать ни власть церковную, ни советскую”.
После 1933 года, когда отцу Сергию удалось исправить документы, он стал ездить в Москву, где у него была возможность общения церковного, ездил он в Малоярославец к Шикам-Шаховским, где как известно также существовала домашняя церковь, и фактически был еще один литургический центр.
По некоторым высказываниям участников событий тех лет можно предположить, что собрания по домам и тайные совместные молитвы не были только следствием непринятия политики церковной иерархии в отношении соввласти или решения о непоминании митрополита Сергия.
Секретность в которой происходили эти встречи была с одной стороны обусловлена природой тайнодействия, а с другой стороны агрессией политики советской власти, которая, как видно из многих следственных дел того времени, обращена была на всякую попытку людей собираться и объединяться.
Отца Сергия арестовали в Муроме весной 1937 года, одновременно были арестованы в Малоярославце священник Михаил Шик, иеромонах Андрей (Эльбсон), который жил какое-то время в Муроме, и еще несколько их знакомых христиан, все они были расстреляны в одну ночь на Крестовоздвижение 1937 года на Бутовском полигоне в Москве.
Слова архиепископа Димитрия (Абашидзе) о том, что отцу Сергию предстоит приобщиться опыту первохристианских общин, произнесенные в 1923 году, оказались пророческими.
[1] «С.Н. Дурылин водил Сережу Сидорова, меня и Колю Чернышева в кремлевские соборы, чтобы мы через самый покой их камня ощущали славу и тишину Церкви Божией, водил на теософские собрания, чтобы мы знали, откуда идет духовная фальшь, на лекции Флоренского „Философия культа”, чтобы мы поняли живую реальность таинства, в Щукинскую галерею, чтобы мы через Пикассо услышали, как где-то, совсем близко, шевелится хаос и человека и мира, на свои чтения о Лермонтове, чтобы открыть в его лазурности, не замечаемой за его „печоринством”, ожидание „мировой души” Соловьева… Те Университеты, которые мы тогда проходили… особенно под влиянием С.Н. Дурылина, в главном можно было бы определить так: познание Церкви через единый путь русской религиозной мысли, начиная от древних строителей „обыденных храмов” и кончая точно случайными отсветами великого Света у некоторых современных русских писателей, отсветами, осознанными как предчувствие „всемирного и творческого дня”… Читали мы тогда Тютчева, Блока, И. Анненского, „Три разговора” Соловьева и его стихи, Флоренского, Эрна, Эврипида, Розанова, каких-то ранних символистов, „Цветочки” Франциска Ассизского, „Древний патерик” и „Луг духовный”. Мы не читали Достоевского только потому, что жили вместе с ним, нося его всегда в себе и уже давно его прочитавши глазами». С. И. Фудель. Воспоминания // Новый мир. 1991, № 4. С. 186-187; Собрание сочинений. Т. 1. С. 68-69.
[2] Записки священника Сергия Сидорова с приложением жизнеописания, составленного его дочерью В.С.Бобринской, М. Издательство ПСТГУ, 2019, с. 237