Доклад на научно-практической конференции «Епархиальные рождественские чтения» «1917 – 2017: уроки столетия»,  секция «Новомученники и исповедники российские в истории Церкви и государства» г. Александров, Свято-Успенский женский монастырь

Подготовила Н.А. Самочатова

Введение

Когда мы вспоминаем о жизни и исповедническом подвиге священников, новомучеников, пострадавших в годы гонений, мы не всегда думаем о том, что рядом с ними были женщины, их жены, матери, сёстры, которые по-своему совершали подвиг веры. Судьбы их часто малоизвестны, о них мало кто писал воспоминания. Мое сообщение посвящено жизни и судьбам двух женщин: матушке священника отца Николая Голубцова, Марии Францевне Голубцовой (Гринкевич) и Вере Максимовне Фудель (Сытиной), супруге Сергея Иосифовича Фуделя, писателя, исповедника веры.

Священник о. Николай Голубцов свою жизнь после рукоположения в 1949 году отдавал пастырскому служению, постоянно встречался, беседовал с духовными чадами, ездил к больным, умирающим, ищущим наставления,  общался постоянно с десятками людей. Поэтому о нем, о его жизни, ее даже бытовых подробностях, сохранилось множество письменных свидетельств его духовных чад.

Сергей Иосифович Фудель оставил нам богатое письменное наследие: письма, воспоминания, литературные труды, из которых мы многое можем  узнать и о его внутренней борьбе, о жизни церкви, о внешних обстоятельствах и трудностях его жизни.

Об их женах духовные чада и знакомые, как правило, вспоминают редко и вскользь. Поэтому восстановить картину жизни их, как правило, не просто. Исключением является жизнь Веры Максимовны, о которой мы знаем достаточно много, благодаря письмам и воспоминаниям дочери Марии Сергеевны Желноваковой.

Эти воспоминания, и вместе письма Марии Сергеевны и Сергея Иосифовича воссоздают картину жизни женщины в церкви. Об этом мне и хотелось бы сегодня рассказать.

I. Общая канва жизни

Судьбы Веры Максимовны и Марии Францевны во многом схожи, хотя внешним образом есть много различий. Начать надо с того, что Сергей Иосифович и о. Николай практически ровесники (1899, 1900 гг. рождения). Перед Сергеем Иосифовичем также открывался путь священства, но он не решился, как сам он об этом пишет, встать на этот путь («/о священстве/ я мечтал всю свою жизнь, которого никогда не достигну. «Рад бы в рай, да грехи не пускают»[1]). Старец Нектарий Оптинский в 1920 году предупреждал его о том, что в этом случае его ждут страдания[2], и так и случилось: многие годы он провел в тюрьмах и ссылках, воевал. Семья постоянно жила в разлуке друг с другом. Отец Николай также стремился к священству, но его духовники старец Зосимовой пустыни Алексий, свящ. Сергей Михайлович Успенский  благословили его принять сан позже, когда в этом будет особая нужда («Сейчас ты в два счета погибнешь, а придет время, когда ты будешь нужен»)[3]. Он был рукоположен в 1949 году почти 50-и лет и 13 лет до смерти посвятил пастырскому служению в тяжелые годы хрущевских гонений, под постоянным наблюдением и угрозами сотрудников госбезопасности, что, в конце концов, привело к 3 инфарктам и ранней смерти (+20.09.1963 г.).

Отец Николай Голубцов с супругой полжизни прожили в половинке комнаты в коммунальной квартире. Другая часть комнаты отделялась от них занавеской, за которой жила семья с несколькими детьми, которые нередко забегали из любопытства на соседскую половину.  Своих детей у них не было, но получилось так, что в их доме воспитывались обездоленные дети, дети, чьи родители находились в ссылках и лагерях (отца Алексея Габрияника с 1941 г., С.И. Фуделя, после войны), потом они взяли двоих приемных детей (Володю и Валю[4]).

О жизни Сергея Иосифовича и Веры Максимовны тоже надо сказать несколько слов. Семью Фуделей Вера Максимовна знала с детства, отец Сергея Иосифовича свящ. И. Фудель преподавал Закон Божий в гимназии, где она училась, и имел огромное влияние духовного учителя на Веру Максимовну. Они обвенчались в ссылке, в пригороде Усть-Сысольска 23 июля 1923 года на квартире вл. Афанасия Сахарова. В 24 году в мае родился сын Николай (в Москве), с 25 по 33 были годы относительно спокойные, когда они жили в Москве. С.И. работал бухгалтером, но закрывались храмы, после ареста патриаршего местоблюстителя митрополита Петра и декларации митрополита Сергия о лояльности к власти, образовалось движение «непоминающих», катакомбная церковь, к которой относились и Фудели. Для совершения богослужения собирались по домам, с риском для жизни, в предосторожностями. Тем не менее, в 33 году С.И. снова был арестован, прошел тюрьму и ссылку до 36 года.  Он уже не имел права жить в Москве после этого и семья перебралась сначала в Хотьково, а потом, к друзьям в Загорск, поближе к духовнику – о. Серафиму (Битюгову) с 39 года.

В этом же году удалось построить в Сергиевом Посаде домик на участке дочерей Льва Тихомирова, который по нелепой случайности сгорел на следующий же день. Это был удар для семьи. Через год на окраине поселка удалось отстроить другой домик, но его не успели как следует утеплить. В нем В.М. прожила с детьми и няней Матреной Лучкиной больше 10 лет, пока Сергей Иосифович был на фронте, а потом в очередной ссылке до 1951 года. В этом домике они давали пристанище гонимым священникам, здесь собирались для богослужения, служил архим. Серафим Битюгов и какое то время жил у них, жил св. о. Владимир Криволуцкий с семьей, о. Алексей Габрияник и другие.

Маша вспоминает, как во время прохождения патруля, дом был наполнен многими незнакомыми людьми, выключили свет и все стояли долгое время в полной тишине, надеясь, что патруль пройдет мимо[5]. Вот как она описывает свой опыт встречи с церковью, когда они жили в Загорске: «Уроки катакомбной церкви — прекрасное время, чистое, как свежевыпавший снег. Великая опасность окружала этих людей со всех сторон, это было служение Богу истинных христиан, праведников, готовых к мученичеству. Я помню их лица, когда шла служба, потому что я тогда была мала и разглядывала все вокруг себя и удивлялась. Это стояние мое среди них еще почти без всяких мыслей напитало мою душу, какая-то сила невидимая исходила ото всех этих бедных, запуганных, согнанных со своих мест, лишенных всего людей. Они были стеснены, но не согнулись, они были лишены всего, но не озлобились…»[6].

II. Духовная дружба

Свидетельство из писем С.И.Фуделя

Кроме внешних обстоятельств жизни, мне бы хотелось обратить внимание на особые отношения духовной дружбы, которая связывала отца Николая и Марию Францевну, Сергея Иосифовича и Веру Максимовну. Для этого я хочу обратиться к письмам Сергея Иосифовича:

Вспоминая Пасху и Великую Субботу 1949 года он пишет жене:

Письмо от 3.07.1949 г.

«Никогда жизнь не ощущается так сильно, так радостно, так благодатно, как в эти часы памяти смерти Божией, и покоя Его от дел Его. Я хочу одного только, я уже писал тебе и еще раз пишу, — быть именно с тобою в этой жизни и в этом покое. Будем с тобой вместе просить об этом, ты ведь знаешь как сильна молитва двоих об одном же, будем просить об этом теперь же, не откладывая, каждый день… У меня Пасха[7] была одинокая, трудная, тяжелей, чем в прошлом году, но в Великую Субботу, точно зная, что и ты будешь, и я был за обедней, и было так хорошо, и у меня был покой. Значит, мы вместе были.

Вот как описывает Сергей Иосифович особые отношения, которые связывают людей в церкви, и которые связывали его со старшей сестрой Марией, а также и с Верой Максимовной, которая была всегда для него не только супругой, но и духовно близким другом: привожу отрывок из письма сыну от  6 марта 1949 г.

«Можно очень и горячо любить, но в любви есть одна, как бы сказать, степень, когда любовь делается единством духа, и это единство духа насыщает всю кровь. Вот тогда любовь становится чем-то почти страшным, в вино человеческое опускаются лучи Незаходимого Солнца и люди, соединенные этой любовью, уже сейчас начинают жить будущей жизнью, когда будет только она одна».

Из письма, написанного в октябре 1949 г. «Есть некое реальное бытие, помимо того, которое мы видим. Люди «со странностями» в этом бытии бывают и знают, что быть в нем для них высшее счастье. Когда они встречают таких же, как они, бывавших в нем, они особенно радуются, их глаза через глаза этого встреченного друга уходят туда, в это бытие, вспоминают его, вновь вкушают его полноты… Говорят, что есть два как бы вида любви и им придают два древнегреческие термина: первая любовь это любовь жертвенная, любовь за всех и независимо ни от чего, это любовь — агапэ, а вторая любовь — это — филиа, дружба, любовь встречи человека с человеком в конкретном образе выделенного бытия. Кто знает — так ли это, но что-то есть в этом верного».

Так вот, надо не только любить «внутренний мир» друга, но и самому быть в нем, для того чтобы могло произойти то неизреченное чудо, о котором я говорил сейчас, — встречи двух людей, вкусивших одного и того же Бытия… Безличная, безликая истина не греет, она «светит, но не греет», она подобна не солнцу, а только электрическому юпитеру. Ты должен найти имя истине, ты должен назвать ее для себя. И у меня, и у мамы, и у моего отца, и у т<ети> Маруси есть это имя. И огнем этого Имени светились глаза его в пасхальную ночь».

Такая дружба означала также, что они стремились не перекладывать на плечи друг друга те скорби, которые каждому приходилось терпеть. Протодиакон Сергий Голубцов (младший брат о. Николая) описывает, что были моменты незадолго до последнего его инфаркта, когда он приходил, ложился, накрываясь с головой теплым платком, и на вопрос М.Ф.: «Колюшка, что с тобой?[8]» отвечал: «Тебе этого знать не надо». Он не перекладывал на ее плечи груз, который нес сам. Но и она несла свою ношу мужественно, возлагая надежды не на поддержку мужа, который образно говоря, находился на «переднем крае» духовной брани, а полагая ее в Боге. М.С. Желновакова: «Мама в числе первых приняла на себя стальную лавину зла и задержала ее, сколько могла, своими слабыми руками. И всю свою жизнь до конца она противостояла этому злу, этим его волнам, захлестывающим и всех нас, и страну. Противостояла неслышно и незаметно, но стойко и бестрепетно[9]». И еще, обращаясь в своих воспоминаниях к матери, она пишет: «Жизнь каталась по тебе чугунными катками. Они искалечили твое тело, но ничего не смогли сделать с тем миром, который ты несла в душе. Этот цветущий сад чистой любви к Богу и людям ты пронесла через всё»[10].

Нужно подчеркнуть, что были долгие периоды в жизни В.М., когда она жила в разлуке и несла свой крест служения Богу и Церкви, когда С.И. был далеко. Мария Францевна, хотя и жила с мужем бок о бок, но часто после службы они садились в один трамвай, а ехали по отдельности, т.к. даже трамвай (в особенности) был местом бесед отца Николая с духовными его детьми. Сам Сергей Иосифович писал в одном из писем сыну о том, что брак для Веры Максимовны был подвигом. «…Ее брак с одним человеком [имеется в виду брак с ним, С.И.], честно говоря, для нее несчастен. Есть, конечно, браки еще гораздо более несчастные, но от этого ей не легче. Каждому человеку своя мера. Те внешние и внутренние несчастья, которые переживала мама со своим мужем — выше ее меры».

Заключение.

Размышляя об источнике такого твердого основания веры в сердцах этих женщин, хочется вспомнить слова святителя Афанасия, епископа Ковровского. В одном из писем своей духовной дочери, на ее признание его исповеднического подвига, он ответил, что исповедничество его в том только, что он всегда себя осознавал причастным Стаду Христову: «Я паршивая овца, но Твоего Стада». В этом он видел свое исповедничество, и учил этому своих духовных чад.

Жизнь Марии Францевны и Веры Максимовны об этом свидетельствует.

ЛИТЕРАТУРА

1. С.И. Фудель «Воспоминания», 2-е изд. испр. и доп., — М.: Русский путь. 2012 г. — 208 с.
2. С.И. Фудель «У стен Церкви. Моим детям и друзьям», 2-е изд. испр. и доп. — М.: Русский путь. 2012 г. – 272 с.
3. Московский старец протоиерей Николай Голубцов / Сост. Мон. Иулиания (Самсонова). – М.: Изд. Московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2008 г. – 515 с.: ил.
4. Сергий Голубцов «Сплоченные верой, надеждой, любовью и родом» http://www.krotov.info/history/20/1950/golubzov_5.htm
5. Мария Желновакова (Фудель), «Воспоминания о матери», «Наш современник», №11, 1996 г.
6. Сергей Фудель. Балашов Н.В., прот., Сараскина Л.И. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Русский путь, 2011. – 256 с.: ил.

 

[1] Воспоминания, стр. 60

[2] ««Не бойтесь, — сказал он, — и идите этим путем. Бог вам во всем поможет. А если не пойдете, испытаете в жизни большие страдания». Он тут же встал, благословил меня и ушел. Это был первый призыв на подвиг, и я не пошел на него». «У Стен Церкви», стр. 170

[3] Протодиакон Сергий Голубцов, Н.М. Соболева «Протоирей Николай Голубцов», в составе сборника воспоминаний: Московский старец протоиерей Николай Голубцов, стр. 18

[4] Из книги «Сплоченные верой, надеждой, любовью и родом»: Сначала это были дети его сестры Нюры — Маня (15 лет) и Иринка (6 лет) Габрияники, осиротевшие, когда их мать поместили в больницу, где она скончалась в январе 1943 г., а их отец, священник, был все время в ссылках или гонениях. Иришку взяли, проживая еще на Остоженке, вероятно, в конце 1941 года. … В конце 1942 года дядя Коля с тетей Марусей взяли себе приемного сына Володю (1939 г.р.), потом и дочь — Валентину (1942 г.р.). Одним из мотивов усыновления детей до пяти лет был тот, что это освобождало от трудфронта, который им был не под силу по слабости здоровья. Мальчик доставил им немало хлопот и огорчений, т.к. он имел небольшие отклонения в психике, что выяснилось только впоследствии. Ира вспоминала потом, что т. Маруся почему-то считала, что Ира подстрекала Володьку озорничать и она иногда просила д. Колю наказать Иринку. Дядя Коля выводил ее в сени и, слегка пришлепывая ее, говорил: «Кричи громче, чтобы тетя Маруся слышала!» Был и такой случай с Володькой. Марья Францевна, сидя как-то в трамвае, обернувшись, с ужасом увидела в окне трамвая улыбающееся лицо своего Володьки, ехавшего на буфере, или, как тогда говорили, — «на колбасе». Поскольку о. Николай все свое время посвящал пастырской деятельности, то не заметил, как тот еще в мальчишеском возрасте попал в какую-то уличную компанию, которая довела его до какого-то уголовно-наказуемого проступка.

[5] Из неопубликованных воспоминаний «Об отце», архив ДРЗ, фонд 008, оп. 2, дело № 78

[6] Наш современник №11, 1996 г., стр. 57

[7] Пасха в 1949 г. приходилась на 24 апреля.

[8] Протодиакон Сергий Голубцов, Н.М. Соболева «Протоирей Николай Голубцов», в составе сборника воспоминаний: Московский старец протоиерей Николай Голубцов, стр. 31 «У о. Николая было очень много глубоких скорбей, о которых нам и сейчас далеко не все известно. Больше других видела это его матушка. Уже после смерти о. Николая она рассказывала, что в последнее время он часто приходил в каком-то изнуренном состоянии, ложился на кровать и закрывался с головой теплым платком. Она спрашивала: «Колюшка, что с тобой?», на что он отвечал: «Тебе этого знать не надо». А на другой день в храме был снова прежний — светлый, внимательный, любящий. Опять-таки после его смерти стали известны его слова, сказанные им его другу — о. Порфирию Бараеву (впоследствии схиархимандрит Серафим из Богоявленского собора) о том, что он крестил одну высокопоставленную женщину, и это имело для него очень тяжелые последствия: «Я был там, где ты не был, и видел то, чего ты не видел», — а ведь о. Порфирий перенес два ареста и две ссылки».

[9] Воспоминания о матери, «Наш современник», № 11, 1996 г. стр. 54

[10] Там же, стр. 41